Да не завянет наша память о них …

Автор: Новикова Л.И.

Грянула война. Жизнь сошла с созидательных рельс. С первых же дней войны отец добровольцем ушел на фронт.

Это короткое эссе о моих родных, самых близких людях, которые вырастили и воспитали нас, малолеток, в то суровое, полное лишений, военное время.

На этом довоенном фото — улыбающийся жизни мой отец (второй слева) Водопьянов Иван Яковлевич (1905–1942 гг.), в кругу своих коллег по работе. Он — глава довольно большой семьи, недавно у него родился третий ребенок-долгожданный сын, на взятую в банке ссуду он купил недостроенный дом с участком, куда переехала семья из комнаты в коммуналке.

Отец (второй слева) в кругу своих друзей и коллег в довоенные годы, когда все еще живы.

После прохождения военного всеобуча отправляющиеся на фронт были ненадолго отпущены домой попрощаться с семьями. Помню этот последний поздний вечер, проведенный вместе с ним. Мама и бабушка хлопочат на кухне. Полуторагодовалый брат уже спит на террасе, а мы с сестрой в комнате на полу увлеченно занимаемся игрушками, которых у нас было предостаточно благодаря стараниям нашего папы. А он сидит на табурете, высокий, стройный, в белой рубашке и ремнях, наблюдает за нами.Спросил, какие игрушки нам привезти, когда вернется. Мы сделали заказы. Не сбылось.

Уже затемно согласно предписанию мы всей семьей проводили его на сборный пункт, где состоялся митинг, на котором звучали напутственные речи, а женщины призывались занять рабочие места уходящих на фронт мужей. Мама держалась. Бабушка плакала, она—то хорошо знала, что такое война.

Боевое крещение отец получил на калининском направлении. Был ранен. Вернулся в строй.

Погиб, согласно похоронке 16 февраля 1942г., похоронен в 1 км юговосточнее д.Городулово (правильно — Городилово) Демянского района Ленинградской (ныне Новгородской) области.

В тот период Демянский район был ареной действий Северо-Западного (болотного) фронта, сдерживающего натиск фашистских войск на Валдай. к моменту гибели моего отца там сложилась следующая обстановка. На линии фронта образовался Демянский выступ — удобный плацдарм для наступления в глубь нашей страны, в том числе на Москву («пистолет, направленный в сердце России»). С целью его ликвидации в январе-феврале 1942г советские войска перешли в наступление и окружили основные силы 2-го армейского корпуса 16-й немецкой армии группы «Север» (6 немецких дивизий общей численностью 96 тысяч человек, в том числе элитная моторизованная дивизия СС «Мертвая голова»). Образовался так называемый «Демянский котел». Окруженный враг упорно оборонялся,снабжаясь по воздуху. Примерно через два месяца (26 апреля1942г) немцы прорвали кольцо окружения и пробили к Демянску узкий так называемый Рамушевский коридор, который просуществовал весь 1942 год.В период 15–28 февраля 1943 года Северо-Западный фронт (маршал С.К. Тимошенко) провел вторую наступательную операцию. Окружить немецкие войска в районе выступа не удалось, немцы сумели своевременно выйти из «Демянского Мешка», пробившись через Рамушевский коридор, и занять оборону по реке Ловать. Тем не менее в ходе операции Красной Армии удалось ликвидировать Демянский выступ.Исследователи отмечают,что долгое удерживание значительных сил врага в демянском котле несомненно положительно повлияло на дальнейший ход войны. Длительные кровпролитные бои в районе Демянска отличались чрезвычайным напряжением.Потери советских войск в результате только двух наступательных операций составили около 280 тысяч человек. О погибших в Демянском котле называются и более оглушительные цифры. Огромные потери понес и враг.

В настоящее время на территории Демянского района зарегистрировано 90 захоронений наших воинов. А сколько еще не найдено и не перезахоронено! В котором из них покоятся останки моего отца-пока не знаю, но надежда умирает последней.

Моя мама, Водопьянова Анна Степановна (1915–2006), в  свои 26 лет, проводив мужа на фронт, осталась с тремя малолетними детьми (от полутора до пяти лет) в городе Горьком (Автозаводский район, названный так в связи с построенным незадолго до войны крупнейшим в Европе автомобильным заводом). Являясь одним из наиболее важных индустриальных центров страны, Горький, в первую очередь автозавод (ГАЗ), который быстро перестроился на производство военной продукции, был одной из основных мишеней для фашисткой авиации. Первые самолеты появились над городом уже в июле 1941 года. Вначале это были самолеты разведчики, потом начались бомбежки. За 1941–1945 было совершено 47 налетов вражеской авиации, в которых участвовало 811 самолетов противника, на город было сброшено 1845 фугасных авиабомб, 8896 зажигательных. Особенно разрушительной была бомбежка в начале июня 1943 года перед сражением на Курской дуге. Автозавод лежал в руинах. Досталось и жилому сектору, в том числе и нашему, состоящему из бараков и деревянных домов, Стахановскому поселку, на который было сброшено 250 зажигательных бомб, но все они упали в поле, не причинив серьезного вреда. Восстановили завод 35000 горьковчан за 100 дней.

В этой обстановке жила и работала мама, своевременно в связи с бомбежками отправив нас, детей, в деревню Абаимово Нижегородской области вместе со своими родителями, где у них был непорушенный дом. В трудоустройстве мамы сыграло роль наличие у нее водительских прав, полученных ею в год моего рождения (шустрая же была она). Учитывая печальные последствия разгрома в сентябре 1941года Бадаевских продовольственных складов в Ленинграде, продовольствие в Горьком стали складировать в районных глубинках, а оттуда доставлять автотранспортом. Мама была экспедитором по доставке этих грузов, иногда подменяя уставшего шофера.

Мчались на предельно возможной скорости. Брать пассажиров попутчиков запрещалось, а они стояли на обочинах, кто с ведром картошки, кто, размахивая мануфактурой. На ночь машину ставили только во дворе дома председателя сельского совета. Отвечать за пропажу пришлось бы по законам военного времени. Однажды в сумерках случилось ЧП. Машина провалилась под мост через какой то водоток или речку. По колено в воде ее разгружали вдвоем, потом вытаскивали из воды, снова загружали и всю ночь сушили одежду у костра, благо был бензин. Мама говорила, что им повезло, поскольку никого не было вокруг, иначе быть бы беде и вряд ли они смогли спасти продовольственный груз. Потом мама работала за прилавком хлебной секции. Почем был фунт лиха на этом «хлебном месте» мне довелось убедиться самой, когда в 1947 году я вернулась к маме. Хлеб выдавался по карточкам разного достоинства: рабочие,служащие, иждевенческие и детские. Работа в холодных магазинах, целый день на ногах требовала большой физической выносливости и нервного напряжения при точном отвешивании полуголодным людям граммов положенного хлеба. После работы необходимо было подсчитать отрезанные микроскопический талоны, наклеив их по рангам на бумагу, и отчитаться в том, что количество реализованного хлеба точно соответствует нарезанным за смену талонам.

Мы с сестрой помогали маме клеить эти талоны вечерами и были несказанно рады, когда в ноябре 1947 карточная система была отменена.

После войны мама вышла замуж. Наш отчим был замечательный, очень тонкий и душевный человек. Они прожили в мире и согласии 60 лет, подняли нас, троих детей в тяжелое послевоенное время, дали образование, прожили до 91 года каждый и ушли в мир иной друг за другом. Тем не менее перед смертью мама сказала мне: «Отец ваш которую ночь подряд мне снится». Спрашиваю: «Мама,ты вспоминала о нем, думала?». «Нет»-отвечает. «А как он тебе снится?»-снова спрашиваю и получаю ошеломляющий ответ: «Приходит домой и  все ходит, ходит по дому и молчит». Сжалось сердце. Значит отец чувствует, что финиш скоро, и то ли прощается с земным, то ли ждет там в бесконечности. Невольно поверишь, что души не умирают. А может это относится к душам убиенных воинов и мы их должны почаще вспоминать.

Мама была растрогана, когда уже в глубокой старости ей принесли награду как труженице тыла —медаль «60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945г.» Она ее заслужила.

Мой отчим Гроздов Федор Федорович (1915–2006) — участвовал в боях на озере «Хасан» в 1938 году, радист, командир отделения.

В дальнейшем всю жизнь он проработал на ТЭЦ Горьковского автозавода электромонтером, пережив там вторую в своей жизни войну под бомбами, когда рабочие, уходя на смену, прощались с семьями. После разрушительных бомбежек опознанные тела и неопознанные останки погибших вывозили на автозаводское кладбище, в братские могилы.

Отчиму повезло. На ТЭЦ бомбы были сброшены, уже в ноябре 1941 года. Одна взорвалась, разрушив строящуюся часть здания, другая полутонная фугаска, сброшенная с небольшой высоты, проломила крышу, застряла в стропилах и, повиснув над котлами, не взорвалась. Об этом периоде он, очень сдержанный человек, как то сказал: «А нервишки то тогда расшалились». К старости стал страдать потерей слуха. Я спросила у врача о возможной причине, ведь отчим из семьи долгожителей и глухотой там никто не страдал. Врач ответила, что его, вероятно, когда то оглушило. Познакомившись с материалами о бомбежках автозавода, особенно разрушительной в 1943 году, когда завод «утюжили» около 160 бомбардировщиков и взрывы были такой силы, что станки взлетали в воздух, у меня не осталось сомнений. На автозаводе он проработал 47 лет. Его ратные и трудовые дела были отмечены различными почетными званиями, знаками, медалями, среди которых Медаль Жукова, За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.и др.

Главной же  своей наградой он считал нашу маму, вместе с которой они прожили 60 лет. Умирая в больнице от полученной травмы, он в свои 90 лет интересовался, спрашивает ли про него мама, которая тоже была на финишной прямой, но дома. Через меня, курсирующей между домом и больницей, она отвечала ему тем же. Счастливые же они были в своей трудной, полной лишений трудовой жизни. Этого счастья они заслужили, ибо сотворили его своими руками.

Мой дед по матери, Горшков Степан Андреевич (1887–1948гг.) — солдат первой мировой войны Он вынес ее тяготы, выжил в тифозных окопах и еле живой вернулся домой в свое село Абаимово Нижегородской области, где его ждало прибавление семейства: в феврале 1915 года родилась моя мама.

Летом 1942г, уже в непризывном возрасте, он снова встал на защиту Отечества. В деревню пришло распоряжение о мобилизации мужчин непризывного возраста, но еще трудоспособных, на трудовой фронт. Таких на всю деревню оказалось только трое: мой дед, сосед слева Михаил, сыновья которого были на фронте, и еще один мужчина с дальнего конца деревни, но я его не знала. Остальных выкосили войны, кто то подался в город. Мобилизованных отправляли куда то в Муромские леса, где требовались мужские руки. Примерно через год на Михаила пришла похоронка, мой дед продержался года полтора и с опухшими ногами был демобилизован. От железнодорожной станции бабушка 17 км тащила его на санях через овраги и  по едва проторенной зимней дороге. Выходила, поставила на ноги.

Возвращение деда в деревню было огромным подарком не только для нашей семьи, но и для всех селян. С каждым военным годом в селе обострялась продовольственная проблема. Питались в основном со своих огородов, а деревянная тара для солений у женщин приходила в негодность. У деда же были золотые руки, помоему, он умел делать абсолютно все, а столярное мастерство было просто его хобби. Со всего села на лужайку к нашему дому покатились бочки. Работая в колхозе, он находил время и чинил их, вставлял днища, боковые доски, набивал обручи, делая это совершенно безвозмездно, понимая житейские проблемы женщин. Бог и Судьба, наверное, для этого помогли ему выжить не только в тифозных окопах первой мировой, но и в муромских лесах. Помоему,он заслужил большой награды за свой вклад в решении продовольственной проблемы села в голодные военные годы. Подорванное здоровья позволило дожить ему только до 60-ти лет, но он успел своими руками перестроить деревенский до, уменьшив его в размерах в целях экономии тепла. Думал о своей семье. Настоящий был мужчина и гражданин Отечества.

Бабушка, Горшкова Федосья Андреевна (1889–1963гг), труженица, наш ангел хранитель, человек высоких моральных принципов. В тяжелейшие военные годы на нее пришлась основная нагрузка по выхаживанию и воспитанию в деревенских условиях того времени троих малолетних внучат, куда мы прибыли в октябре 1941года.

Старшую сестру Галину мама забрала в 1943г., когда фронт отодвинулся на запад после нашей победы на Курской дуге и приутихли бомбардировки промышленных объектов г.Горького, прекратившиеся только в 1944 году. Сестра пошла в 1-й класс.

Я покинула деревню в 1947году, когда мне было уже 9 лет.За мной приехал отчим на попутной машине, представился бабушке с дедом, а на следующий день на той же машине,посадив меня на колени, увез в Горький, где я пошла учиться в 3-й класс. Так я с ним познакомилась.

Мой младший брат Леонид оставался под бабушкиным крылом до 11 лет. Это важно было для них обеих после смерти деда. Какой из него получился «добрый молодец», видно на фото, сделанное во время его воинской службы в роте почетного караула в Москве, куда молодых ребят отбирают специально. Во многом это результат бабушкиного труда.

Мы с сесторой летние каникулы каждый год приезжали к бабушке в деревню, помогая ей обрабатывать огород, ухаживать за пасекой, с которой она превосходно справлялась после смерти деда, а главное, насладиться деревенским простором и воздухом. Всю жизнь мы испытывали чувство настальгии по ставшей нам родной деревне, по детским годам, с огромной теплотой вспоминая наших «бабу»и «дедю».

Мне на всю жизнь запомнились два бабушкиных поступка, а точнее, урока в неординарных военных обстоятельствах.

Осенью 1941 года перед эвакуацией бабушка была с нами в Горьком. Ночью объявили воздушную тревогу, надо было отправляться в нарытые на улице окопы. Я стояла на пороге, одетая ее проворными руками. С террасы вышла мама, где она находилась с младшим сыном, и сказала: «Идите без меня, я не понесу ребёнка в сырой окоп на всю ночь, он и так кашляет. Будь, что будет». Из другой комнаты птицей выскочила бабушка: «Дочка, я с тобой останусь, я ведь не боюсь бомбежек». На всю жизнь я запомнила эту сцену, как они, две матери, стояли друг перед другом, каждая готовая защитить свое дитя, при этом моя детская головенка решала задачу: почему бабушка зовет мою маму дочкой, ведь дочкой она и меня называет.В окоп нас с сестрой отправили с другой бабулей, нашей родственницей. Вдруг все заохало, заахало, в окоп стали проникать отблески каких то огней. Это били зенитки и прожектора шарили по небу. Автозавод защищался. Наша опекунша неистово крестилась, поминая всех святых. Думаю, что в деревянном доме, где остались мама с моей бабушкой, было страшнее.

Другой случай. В 1945 г, когда наши войска вошли в Германию, личному составу было разрешены посылки домой: у войны свои законы. В деревню посылки приходили только от двоих фронтовик. Один из них-наш правый сосед, Михаил, отец пятерых детей, с которыми мы дружила по соседству. Его жена не делала секрета из содержимого посылок. Там были мыло, часы, которые она продавала на рынке за хлеб (муку или зерно), пятерых подрастающих детей надо было кормить. Однажды Зиночка, ее средняя дочка и моя подружка, показала мне кусок красной ворсистой ткани, намотанной на бабину и радостно сообщила, что мама обещала ей с младшей Тосей сшить к празднику платья. Мы пофантазировали с ней относительно красоты этих праздничных нарядов. Я пришла домой и с восторгом стала рассказывать бабушке о красных платьях. «Скорее бы был какой- нибудь праздник, троица или октябрьская революция —все равно, вот будет здорово»-верещала я. Так хотелось увидеть это «шоу от тети Мани» в исполнении ее  дочек. Вероятно, после войны так хотелось ярких красок, или во мне уже заговорила женская натура.

Бабушка терпеливо выслушала мои восторги, а потом с какойт-то горчинкой сказала следующее: «Дочка, чему ты радуешься? Война сделала вас сиротами, но ведь дядя Миша отнял это у таких же сирот, как вы. Их отец наверняка тоже убит. В этом Гитлер виноват.» Такой взгляд на жизнь просто ошеломил меня. У меня пропал всякий интерес к посылкам из Германии. А у тети Мани была своя «философия», она, считая, что я, как дочь погибшего, имею право на немецкий трофей, сшила и мне красное платье на вырост, благо я была уже девицей на выданье в первый класс, пора было подумать о туалетах. Одела я это платье только один раз в школу, переходя овраг, поскользнулась, села в лужу, вымазалась. От деревенской стирки платье совершенно потеряло вид и я убедилась в правоте бабушкиных слов, что от чужой беды добра не жди. Спасибо, милая бабушка, за эту мораль.

В бабушкином изречении мне не понравилось только то, что она назвала нас сиротами. Какие же мы сироты, когда у нас есть такие замечательные бабушка с дедушкой. Мы их так любим и они нас тоже. Да и мама у нас есть. Хоть она далеко, но она заботится о нас. Ведь когда нибудь эта война кончится?

Все дальше вдаль уплывает мое военное и послевоенное детство, но почему то никак не может раствориться совсем в тумане времени, прорезываясь часто как мираж, воскрешая в памяти родные лица, перед которыми мы в огромном долгу.

Бабушка умерла у нас в Горьком, куда переехала за несколько лет до своей кончины. Мы, ее внуки и вся родня, проводили ее в последний путь со всеми религиозными почестями. Свой покой она обрела на Автозаводском кладбище. В этой же ограде лежат мама и отчим. Кладбище стало мемориальным. Там воздвигнут памятник автозаводцам, погибшим на своих рабочих местах во время варварских бомбежек 1941–1944, памятник воинам, умершим в горьковских госпиталях, позднее- афганцам. Уже 70 лет туда не иссякает людской поток, особенно 9 мая. Идут уже внуки и правнуки поклониться тем, кто ковал победу на фронте и в тылу.

Звезда из некрашенной жести

Взметнулась над нами опять.

А что нам терять, кроме чести?

Нам нечего больше терять.

Короткие песни не пойте,

Нам вечная песня подстать.

А что нам терять, кроме смерти?

Нам нечего больше терять.

Низкий поклон вам, мои дорогие. Пусть будет пухом вам земля, которую вы защищали и на которой поставили нас на ноги.

Память народа Подлинные документы о Второй мировой войне

Подвиг народа Архивные документы воинов Великой Отечественной войны

Мемориал Обобщенный банк данных о погибших и пропавших без вести защитниках Отечества